Дать в нескольких словах определение, кто такой живописец Оскар Рабин, весьма затруднительно. Один из главных художников-нонконформистов — звучит коряво. Вдохновитель и ор ганизатор «бульдозерной выставки» — несколько спорно. Шестидесятник — слишком общо. Основатель «Лианозовской группы» — верно, но несколько топорно. Тунеядец и диссидент, зять художника Кропивницкого, лишившийся советско го паспорта за недостойное поведение, а затем получивший его обратно за вклад в русское искусство, — все правда, но не совсем в тему. Рабин не по своей воле эмигрировал в 1978 году во Францию — и на долгое время выпал из русского культурного пространства. Все, что знали о художнике на родине, — что он жив-здоров, поселился в Париже, по-прежнему с Валентиной Кропивницкой, по-прежнему рисует. Потом прошел слух, что Рабину повезло: французы пригрели, дали паспорт, мастерскую выделили прямо напротив Центра Помпиду. А потом, представляете, и наше правительство спохватилось: Рабину вернули гражданство точно так же, как Рахманинову, — с почестями и извине ниями. Рабин теперь в московских выставках участвует, его картины взлетели в цене, их покупают даже наши коллекционеры. Это все очень интересно, но кто такой Рабин? «Да вы что, с луны свалились?» — «Рабин — нонконформист-шестидесятник, основатель «Лианозовской группы», организатор «бульдозерной выставки», неужто не слышали?» Даже если слышали — пойдите посмотрите на расплывчатые черные линии, окантовывающие газету «Правда», карты, водку и селедку. Посмотрите на портреты художника, его жены и детей в тех же черных рамах, разъедающих пространство изнутри. На паспорт, гербовую бумагу и впечатанного в нее маленького черного человека. На покосившиеся пейзажи с чернеющими кривыми крышами домов. Про Рабина можно не слышать, но, увидев однажды, забыть или не узнать его работы невозможно. Рабин — художник, не концептуалист, а живописец, потому важны тут вовсе не слова и уж тем более не био графические справки, а одни только картины. Рабин говорит, что прожил три жизни: до смерти Сталина, до эмиграции и последнюю в Париже. Но это опять слова, на деле жизнь-то одна — и все это время художник борется против современного искусства, которое не нравилось ему в 60-х, не нравится и сейчас. Куда ближе ему манера европейского экспрессионизма 20-х, которая у Рабина помимо резких линий подразумевает саркастические смыслы и социальный пафос. Шестидесятые давно остались позади, такая живопись многим кажется скучной — но Рабин не из их числа. Его стиль оформился еще до смерти Сталина, был развит и разработан в лианозовский период и закреплен в Париже, где художник по-прежнему рису ет свою Москву такой, какой он ее помнит. А что до самого Рабина, то ему уже 80, он уже более полувека не мученик, не страдалец, не эмигрант поневоле, а прежде всего удачливый живописец. Картины в Третьяковке — ретроспектива его жизни, прошедшей в Москве и за ее пределами, нечто в духе «новых» лианозовцев, а «старых» уже и на свете почти не осталось. Александра Рудык · Специально для «Афиши»